Не стало Володьки.
Это было в конце февраля 2011 года. Мы сидели с супругой в подвальчике в кафе на Казанской, когда позвонила Наташа. Она и сообщила, что Володины соседи позвонили в Америку его бывшей жене Ирине и сказали, что он не выходит из своей комнаты и не отзывается. Ира срочно подняла на ноги своих друзей. Дверь взломали. Он уже несколько дней лежал мертвым в своей комнате, в коммуналке. Володю уже кремировали.
Вот так ушел еще один человек, которого я любил и которому так и не смог ничем по-настоящему помочь.
Страшно подумать, я знал его больше пятидесяти лет. Мы родились в соседних домах на улице Рубинштейна. Играли в войнушку и гонялись по одним и тем же дворам и садикам. Учились в одной школе в параллельных классах и с седьмого мы были очень дружны.
Володька Путято был рыжим, даже не рыжим, а скорее ржавого цвета. Я так его и звал несколько лет нашего знакомства — «Ржавый». Он не обижался. Тогда мы вместе ходили в походы и у всех были свои клички. У меня была кликуха — «Родя». Она мне нравилась и поэтому я на неё откликался.
Володька был на удивление добрым и незлобным человеком. Я ни разу не слышал от него в чей-либо адрес ни одного дурного слова. Он был очень талантливым человеком. Окончив филфак университета, он знал четыре языка, писал рассказы, делал переводы, работал какое-то время режиссером в театре.
Я всё снова и снова задаю себе вопрос: «Почему же у нас с ним, пацанов, живших в соседних домах, выросших в семьях коренных ленинградцев, получивших отличное начальное и высшее образование, так по-разному сложились судьбы?»
В школе мы были не ангелы. Учились оба на тройки и четверки. С дисциплиной всегда были проблемы. Володька слыл, чуть ли не самым хулиганистым в своём классе. Поругался на перемене с Наташкой Берковой. Она тюкнула его угольником по голове и до крови пробила кожу. Она до сих пор не может забыть, как он молча стоял перед ней, а струйка крови стекала через все лицо на пол. У Наташки чуть не случился обморок.
Седьмой класс. Я вхожу в школьную столовую. Володька в конце зала трескает свой винегрет со сдобной булочкой и молоком из пакетика виде пирамидки от тёти Фрузы (буфетчицы). Увидев меня, он кладёт на ложку кружок соленого огурца и, оттянув её, как катапульту, стреляет в меня через весь зал. Он умудрился попасть мне прямо в глаз. Притом огурец попал плашмя и шлепок был такой силы, что у меня аж искры из глаз посыпались. Я вытер себе лицо рукавом серой, мышиного цвета формы и направился к этому Робин Гуду. Вовка весь сжался, но не побежал, а настороженно смотрел на меня из-за стола снизу-вверх. Я медленно подошел к нему взял пакетик с молоком и выдавил ему весь на голову, все пятьсот грамм. Сразу же вся его рыжая вечно взлохмаченная башка превратилась в седую с длинными белыми космами. Он даже не дёрнулся и не обиделся. Я развернулся и пошел к буфету тети Фрузы за сдобной булочкой с маком.
Когда же мы с ним подружились? Может быть в зимних походах выходного дня в седьмом классе? Эти походы проводил руководитель школьной секции Космонавтов (в простонародье — Лунатиков) Борис Ильич.
То, что заставлял нас делать Борис Ильич в этих походах, наводило на мысль, что у него были садистские наклонности. В эти походы ходил почти весь параллельный класс «А», в котором и учился Вовка. Из моего класса «Б» был я и трое наших девчонок. Этот Борис Ильич гонял нас поздней осенью по тропинкам вдоль реки Сестры. Уже выпал первый снег, температура была градусов минус пять-восемь. Нужно учесть, что большинство девчонок, которые ходили с нами, были просто «домашними болонками», которые и в лесу не часто бывали. А тут мы бегали по снежным тропинкам, прыгали с 2-х метровой высоты, пробирались на руках по откосу реки, висели над водой, хватаясь за кусты и деревья. Переправлялись через речку по висячему над водой, на высоте трех метров дереву и проделывали множество других акробатических этюдов. Вовка очень ловко и стойко всё это проделывал. Мне это давалось труднее, так как я весил больше, был более неуклюжим, да еще в добавок ко всему шёл в лыжных ботинках на скользкой кожаной подошве. Туристских ботинок тогда у меня ещё не было. И когда мы уже шли по шоссе к станции, скорее не шли, а еле тащились от усталости, я вдруг захромал и почувствовал боль в пятке. Осмотрев ботинок, я обнаружил, что у меня только что отвалился каблук и оставшиеся гвозди впились в пятку. Я выдернул гвозди рукой, а вот каблука найти не мог. Дорога чистая, гладкая, а каблука нигде нет. Посмотрел, посмотрел, плюнул и пошел дальше, хромая. Мы прошли ещё минут двадцать и вдруг Володька закричал:
— Ребята, у меня два каблука! Я подумал, что это я хромаю, а у меня второй каблук прицепился.
Он наступил на мой каблук с торчащими гвоздями и так шёл с ними терпеливо хромая двадцать минут.
В начале восьмого класса ко мне после школы подошла Вовкина мама и спросила, не мог бы я записать Володю в туристическую секцию, в которую я хожу уже второй год. Я немного удивился, почему Володька сам меня об этом не попросил, тем более что мы с ним почти каждый день видимся и в школе, и во дворе. Её ответ меня тогда несколько удивил: Он стесняется тебя попросить.
Так Володя попал в нашу туристическую группу. Были у нас так называемые экскурсионные маршруты по разным городам.
В декабре семидесятого года наша группа поехала в Нарву. Наша группа это двадцать пять-тридцать балбесов от четырнадцати до семнадцати лет, которые были членами турклуба Дома пионеров на Фонтанке. Многие из «пионеров» уже были здоровыми щетинистыми парнями, за плечами у которых был и Кавказ, и Карпаты, и Тянь-Шань.
Наш поезд прибыл в Нарву рано утром в пять часов. Нужно было ждать на вокзале до десяти часов утра, когда придут смотрители школы, в которой мы должны были ночевать, и откроют её. Конечно, мы не могли дождаться утра, так хотелось увидеть крепость. Оставив рюкзаки на вокзале под присмотром нашего вечно бухого шефа, мы рванули по ночному городу в крепость Ивангород. Это сейчас крепость отремонтировали, восстановили подорванные во время войны башни и стены крепости, а тогда половина была в руинах. Мы разбились на две команды. Моя — в четыре человека — пошла в Ивангород, а вторая — ещё пять человек — пошли в Нарвскую крепость. В гробовой тишине при свете луны (фонариков у нас не было) мы вошли в развалины крепости. Ворот не было, и она никем не охранялась. Володька предложил залезть на башню. Это дурное дело оказалось довольно хитрым. Ступени каменной винтовой лестницы были стёрты и разбиты и представляли просто наклонную плоскость, покрытую снегом и льдом. Так на четвереньках почти в полной темноте мы выбрались на верхнюю площадку. Ярко светила луна. Вовка не удержался от соблазна и залез на верхний плоский рубец башни. Я вначале обругал его, потому что зубцы были со слоем снега, а вниз было метров двадцать, но потом и сам залез с ещё одним парнем из нашей компании. Вид ночного города и черной Нарвы-реки нас поразил. Потом Серёга с Володькой, бравируя друг перед другом, стали прыгать с зубца на зубец. Каждый зубец имеет размеры где-то два метра на метр и расстояние между ними один метр. Я тоже попробовал прыгать. Оказалось, что это довольно прикольно делать при свете луны, но тут спохватившись, что это может плохо кончиться, я слез с зубцов и стащил оттуда этих попрыгунчиков. Потом спустившись, вернее скатившись с башни по стёртым ступеням винтовой лестницы вниз, попробовали залезть в подземелье под башней, но у нас не было ни фонарика, ни свечей, а газеты, которую мы жгли как факел, на долго не хватило.
Потом мы вышли из Ивангорода и пошли в Нарвскую крепость. От Нарвской крепости почти ничего не осталось после войны. Там возле единственного сохранившегося равелина, в котором был музей, стояли гаубицы. Володька углядел за задней стеной музея валявшийся в снегу крупнокалиберный авиационный пулемёт с куском рамы и обшивкой крыла. У него тут же родилась гениальная идея привезти этот пулемёт в Ленинград в музей Дома пионеров. Он вообще был очень импульсивным товарищем и иногда до безобразия упрямым. Мне стоило больших усилий и нервов отговорить его от этой затеи. Я предложил ему достать пулемёт из снега и показать, как он будет его тащить. Только после того, как он попробовал его поднять и тащить, он успокоился. Пулемёт был здоровый и неподъемный. Хотя Володька, идущий с пулемётом на плече по городу, наверное, смотрелся бы здорово. Хохоча, мы все это представили, обсудили и пошли на вокзал, потому что солнце уже всходило и хотелось жрать.
Мы ещё не знали, что вторая наша компания, которая пошла в Нарвскую крепость, сейчас сидит в милиции в обезьяннике. Мы пришли на вокзал, где дремала на рюкзаках основная часть нашей группы. Шефа не было. Через некоторое время он появился. За ним понуро плелись пятеро наших оболтусов, которые пошли в Нарвскую крепость. Вот что выяснилось. Пока мы лазали по Ивангороду, они быстро обследовали то, что осталось от Нарвской крепости и направились в Ивангород. Тут-то на мосту, на границе России и Эстонии, их и взяли. К ним подъехал на мотоцикле с коляской милиционер и довольно миролюбиво спросил, не они ли разбили витрину в магазине. На буйные заверения в своей непричастности он сказал: ну что ж, пошли в милицию, там разберёмся. Наши хлопцы вдруг, к его огромному удивлению, упёрлись: нет, не пойдём! Вот если повезёте, то поедем, а так, своими ногами не пойдём.
— Ну что ж, садитесь, коль сможете, — был ответ.
Он не учёл, с кем имеет дело. Вся команда, облепив мотоцикл, под свист и улюлюканье покатила по пустынному спящему городу в милицию. На подъёмах мотоциклу было не вытянуть шесть человек, поэтому двое соскакивали и начинали толкать мотоцикл под общее подбадривание. Когда приехали в милицию, четверых посадили в обезьянник за решетку, а одного отправили за шефом на вокзал. У нашего шефа — Юрия Николаевича Молчанова — толстенького, крепкого, ужасно косоглазого мужичка, сорока лет, была потрясающая способность проводить переговоры и находить общий язык с любыми людьми. Моментально протрезвев, что было крайне редко, он быстро оценил и разрулил ситуацию.
— Скажите, пожалуйста, когда была разбита витрина? — спросил он.
— Ну, часа в четыре, —был ответ.
— Вот наши билеты. Мы приехали в пять часов.
Инцидент был исчерпан.
Потом было ещё два замечательных дня в Нарве. Мы с упоением лазали по крепости Ивангорода, обошли его весь по верхней части крепостной стены. Володька шёл за мной. Я повернулся и заснял его.
Так он и остался у меня на фото в альбоме и в памяти. Человек, раскинувший для равновесия руки, осторожно ступающий по узенькой скользкой верхушке стены на высоте пятнадцати метров. Коленки его в снегу. Видно, что где-то приходилось даже ползти на коленях, но он всё равно идёт вперёд. Нарва.
Вспомнилось, как мы с Путей ходили в зимние лыжные походы по Ленинградской области, по Кольскому полуострову.
Мы неоднократно с Вовкой и со всей нашей туристской бандой попадали в наших поездках в «нештатные ситуации». Это было в 1971 году в зимнем лыжном походе по Ленинградской области.
Наш маршрут начинался в посёлке Оредеж. Ночевали мы в местном интернате. Все воспитанники интерната на новый год разъехались по семьям и в нашем распоряжении было целое двухэтажное деревянное здание. 31 декабря мы пошли прогуляться по посёлку. Шеф наш, единственный взрослый, который был с нами, был уже не с нами — в глубокой отключке. Конечно, мы были «зелёными» и неотёсанными и не очень понимали, что за контингент проживает в посёлке Оредеж. А он находится как раз на 101-ом километре, куда, тогда выселяли из города по решению суда всех алкашей, тунеядцев, дебоширов, бывших зэков. В поселок нужно было идти всей командой, а мы разбились на небольшие группы. Ну и нарвались на пьяную компанию местных ребят. Нас и их было по четыре человека, но со мной был миролюбивый Путя, тощий Толмачев и ещё один семиклассник Пашка. Перед «наездом» один из местных озадачил меня вопросом:
— Среди вас самбистов нет?
— Нет. — удивленно ответил я.
— Ах, нет, ну тогда понеслось!
(Причину этого вопроса я случайно выяснил спустя три месяца, но об этом потом). А тогда двое из нападавших сразу же навалились на меня, как самого высокого. При непродолжительной драке я пропустил удар в глаз слева и немного вырубился. Вовка попытался принять более активное участие, но тут же «получил в репу». Чтобы нам позорно не драпать, пришлось мне перейти к переговорам. Через пять минут мы уже шли с местными ребятами по заснеженной дорожке в сторону интерната мирно болтая. Я на ходу прикладывал снежок к подбитому глазу.
Вторая наша группа, которая делала вылазку в поселок, состоящая из пяти ветеранов нашей команды (им было по 17 - 18 лет) дралась более успешно, чем мы. Настолько успешно, что следующие два дня в посёлке Оредеж мы были просто блокированы в здании интерната местной братвой. Даже в новогоднюю ночь нас поджидали с колами на улице. Небольшая проблема была в том, что все удобства находились на улице. Пришлось найти под это дело ведро и выделить чулан. Наши купили в местном магазине вино — портвейн — в трёхлитровых банках! Встретили Новый год дружно и весело. С собой у нас был плёночный магнитофон. Устроили концерт и танцы.
Утром первого января шеф немного пришёл в себя и решил нам устроить экскурсию на местный стекольный завод. На экскурсию с шефом нас пошло шестеро парней. Остальные пятеро и с ними пятеро девчонок остались в интернате приводить его в порядок.
Пройдя по льду замерзшей речки Оредеж пять километров, мы пришли на стекольный завод. Шеф зашёл на территорию, а мы остались ждать его на проходной. Через час его под руки вывела охрана. Он был в хламину пьян. Как выяснилось, он выскочил через вторую проходную, нашел ларек и «заглотил» целую бутылку Агдама. С таким руководителем, нам в экскурсии отказали.
Расстроенные, мы повели пьяного шефа по дороге в сторону посёлка. Вначале, он еще сам мог переставлять ноги. Потом, нам пришлось просто волочь его по снегу. Учитывая то, что шеф весил более ста килограмм, это было не простым делом. Вначале мы менялись через каждые триста метров, то через пару километров мы стали меняться через каждые сто. Путя стойко тащил этого кабана со мной в паре. Попробовали поймать машину и довезти его хотя бы до посёлка. Тормознули на дороге КАМАЗ. Стали его запихивать в кабину. Вдруг шеф, до этого не подававший признаков жизни очнулся, раскинул руки и ноги и стал упираться, как кошка, которую пытаются засунуть в мусоропровод. Видимо, ему показалось, что его грузят в милицейскую машину. Водитель, увидев его состояние, запротестовал.
— Нет, я такого не повезу. Он мне всю кабину испачкает.
И дал по газам. Все отпрыгнули в сторону. Посередине дороги остался один я шефом на руках. Эта скотина, открыла один глаз и пробурчала
— Как вам мальчики не стыдно?!
Я со злостью резко опустил руки, шмякнув его всей тушей об лёд. Дорога петляла, и мы решили тащить его по короткой дороге — по льду реки. Как раз была наша с Путей очередь волочь шефа, когда мы решили спуститься по склону к реке. Берег был достаточно крутым. Мы с Вовкой не смогли удержаться на ногах и заскользили, увлекаемые тушкой шефа вниз по склону. Проехав с ним десяток метров, мы поняли, что нам не остановиться, поэтому мы просто поудобнее уселись на спине шефа и под дружный гогот и улюлюканье команды выехали на лёд реки на этих импровизированных санках.
Когда мы уже были почти у поселка, нам навстречу вышла пьяная компания местных парней, человек 10-12. Ребята были «конкретные», лет по 20-23. На руках у некоторых намотаны ремни, у одного мелькнула цепь в руке. Они подошли к нам вплотную, надвинулись на нас шеренгой, остановились в полутора метрах, рассматривая нас и висящего на наших руках шефа. Дело пахло керосином, то есть хорошим мордобоем. Старший из компании сделал полшага вперед
— Кто такие? Что делаете на нашей территории?
Возникла гнетущая пауза. И тут, вдруг, всегда помалкивавший в таких ситуациях Путя громогласно выдал:
— Да, вот, тут в лесу Деда Мороза поймали, а он гад не сознается!
Как бы в подтверждение его слов шеф поднял свою красную, совершенно круглую рожу. Шеф и так по жизни имел сильное, врожденное косоглазие. Причем косоглазие было такое сильное, что при разговоре с ним никогда нельзя было понять, видит ли он тебя. А тут, после всего выпитого его глаза просто сошлись у переносицы. Он поднял рожу, попробовал сфокусировать окружающих, но поняв безнадежность данной затеи, громко икнул и снова уронил голову.
Это нужно было видеть! Я никогда не видел, чтобы народ так пробивало на смех. От смеха всю компанию просто сложило пополам. Ржали и мы. После такой разрядки мы мирно разошлись.
На следующий день мы наконец-то двинулись дальше, на лыжах в глубь Ленинградской области. Мы шли от поселка к поселку. Ночевали в местных школах на ледяном полу. Вовка на одном из переходов обморозил себе ухо. Оно на следующий день распухло и стало топорщиться. Вовка в своей лыжной шапочке с помпоном и со своим оттопыренным ухом очень напоминал одного из гномов из мультфильма Уолта Диснея «Белоснежка и семь гномов».
В один из вечеров в очередной школе мы, как всегда, устроили танцы под магнитофон. Немного выпили вина. Я попытался пригласить на танец девчушку, за которой пытался ухаживать. Увидев это, Вовка бросился наперерез и пригласил её раньше меня. Я раздосадованный и злой сел в углу на лавку, а ноги засунул погреться между стеной и печкой — голландкой. После окончания, танца пританцовывая и виляя попой, от удовольствия, ко мне подошел Вовка. Я пригрелся, и моя злость на него уже прошла.
— Вовка! Какая же ты сволочь! — миролюбиво сказал я. Последующую реакцию от него я никак не ожидал. Он неожиданно стал всхлипывать, вытирая нос рукавом:
— Я сволочь? Я сволочь? Да я тебе столько хорошего сделал! — И тут, вдруг размахивая руками, полез ко мне драться.
Как он меня рассмешил! От смеха, и от того, что у меня ноги были за печкой, а свободной была лишь одна рука, я не мог от него отбиться. Перегнувшись пополам и давясь от смеха, я захватил его рыжую шевелюру свободной рукой и стал постукивать его лбом о деревянную перегородку, надеясь, что он успокоится. Вовка, как ветряная мельница, молотил по воздуху и по мне. После того, как мне удалось высвободить ноги, я сгреб его в охапку и быстро его успокоил. Мы тут же помирились, и я уговорил его залезть в спальник. Заснул он моментально.
С похода мы вернулись здоровыми, окрепшими. Я с фингалом под глазом, а Вовка с оттопыренным обмороженным ухом.
Неожиданно для нас, через месяц после этого похода мы узнали о событиях, которые произошли ровно за год до нашего похода, именно в этом интернате. И тут-то мы вдруг поняли смысл слов одного из местных парней про самбистов. А вот каким образом это выяснилось.
У меня во дворе был мой закадычный друг детства — Сашка Ходачек. Мы вместе с ним пришли записываться в тур-секцию дома пионеров. Но ему, что-то не понравилось в секции. То ли наш косоглазый шеф, то ли вся разбитная компания. Сашка пошел и записался в туристическую секцию при дворце пионеров, где руководителем был Агапов. Вот, что рассказал мне Саша: за год до нас их группа так же, как и наша приехала в поселок Оредеж. Остановились в том же интернате. Так же, как и мы, они пошли впятером прогуляться по поселку. На них тут же «наехала» банда местной шпаны из девяти человек. Но, в отличии от нашей команды, в Сашкиной команде несколько человек занимались самбо. Местным они «накидали по полной схеме» и пошли в интернат.
Видимо одному из местных досталось больше других. Очень сильно обидевшись, он сбегал домой, взял винтовку и побежал к интернату. Прибежав, он увидел, как один из туристов-обидчиков вылезает из окна второго этажа. Он вскинул винтовку и с первого выстрела «снял» туриста. Наповал! Когда тело рухнуло на землю, выяснилось, что это один из их компании местных ребят. Они в его отсутствие попробовали совершить штурм интерната.
Понаехало милиции. Со всех взяли показания. На следующее утро тур группу вывезли под охраной двух милиционеров, дальше по маршруту. Стрелявший получил два года тюрьмы. Нам сразу же стало понятно озлобленное отношение местных к нам и вопрос о наличии среди нас самбистов.
Запомнился наш зимний поход в Кандалакшу. Мы были в девятом классе. Наша команда, человек в пятнадцать остановилась, как всегда, в местной школе. Спали в спальниках на ледяном деревянном полу, топили всю ночь круглую печку голландку. Шеф, как всегда, ушел в глубокий запой, и мы были предоставлены сами себе. Мы стали делать радиалки по соседним сопкам.
Углядев, что у соседней сопки дорога идет почти через вершину, мы решили дойти до вершины без лыж. Взяли с собой только лыжные палки. Дошли по дороге до верхней точки перевала. До вершины казалось, что рукой подать. Нужно было пройти всего километр по лесу, а дальше по голой вершине сопки с твердым настом. И тут выяснилось, что передвигаться по снегу в лесу не так просто. Снега оказалось выше пояса. Попробуйте стоя в снегу по пояс забросить вперед ногу и сделать шаг. А два, а десять, а километр. Пройдя расстояние в сто метров, мы испробовали все способы передвижения по глубокому снегу. Мы пробовали перекатываться, ползти по-пластунски, но самым эффективным оказалось просто ползти на коленях, опираясь перед собой на сложенные вместе лыжные палки. Когда до наста оставалось метров пятьдесят, мы попали в овраг с наметённым туда пушистым снегом. Тут невозможно было даже ползти на коленях, так как мы проваливались уже с головой. Барахтаясь в легком невесомом снегу, нам пришлось просто плыть в нём кролем. Нужно ли говорить, что, когда мы встали на твердый наст, нас просто качало от усталости. Володька стойко полз вместе со всеми. Поочерёдно, через тридцать метров мы сменяли друг друга. Когда по насту, шатаясь на сильном ветру, мы добрались до вершины — нам открылся прекрасный вид на Кандалакшу.
Обратно спускаться оказалось сложнее, чем подниматься. Ноги совсем не держали. Склон был гладкий с небольшими застругами. Попробовали катиться на попе — не получилось, склон был недостаточно крутым. Мы с Вовкой легли на бок и попробовали катиться вниз. Скатившись таким образом метров двадцать, мы остановились. Поскольку наши тела оказались неправильной цилиндрической формы, а чем-то ближе по форме к конусу — мы скатывались по кривой, а кривая вела в сторону ущелья. От этой дурацкой идеи пришлось отказаться. На базу в школу пришли все обледеневшие, еле волоча ноги, но очень довольные.
Потом лазали на сопку Железную, высотой кажется, метров восемьсот. Спуск вниз по восьмикилометровой прямой, как стрела просеке ЛЭП дался нам не просто. Лыжня на просеке была отлично накатана и скорость, которую мы там развивали, была для нас запредельной. Когда в нижней части просеки лыжня стала делать зигзаги между кустами, я «не справился с управлением» — меня занесло на очередном повороте, и я улетел головой далеко в кусты. Вовка с ребятами долго меня оттуда доставали. Руки, ноги оказались целы, но лыжу всё-таки сломал. Вовка сломал свои лыжи чуть позже, минут через двадцать. Это была на редкость тёплая и ранняя весна, снег давно сошёл, в Ленинграде было плюс двенадцать.
Было воскресенье 9 Мая, по Невскому проспекту гулял народ, одетый в лёгкие пиджачки и курточки, девушки уже были в легких, цветных платьях, когда из Московского вокзала вывалила банда подростков с рюкзаками, в ватниках, треухах с лыжами в руках. Вернее, с тем, что от этих лыж осталось. Мы гордо прошествовали по праздничному городу с лыжами, немало повеселив своим видом народ.
Вовка иногда был вспыльчив, импульсивен и часто непредсказуем. Вспоминаю, как однажды, всей компанией шли по улице Рубинштейна в сторону Невского проспекта. Мы дружно обсуждали какой-то фильм. Вдруг Вовка развернулся и без объяснения пошел в обратную сторону. Болтали мы на отвлеченные темы и обидеть его ничем не могли. Все наши уговоры и увещевания не возымели на него никакого эффекта. Он молча, насупившись, ушел. Мы махнули на него рукой и пошли гулять дальше, но этот случай мне заполнился навсегда. Я понял, что от Вовки можно ожидать любого неожиданного поступка.
В лабиринте старых Питерских доходных домов, где мы бегали всё детство, у нашей компании было место, где мы собирались, болтали, что-то придумывали, планировали — это была наклонная крыша гаража, который одной стороной прилегал к глухой стене, а другой к помойке. В тот вечер я был занят и на сходку не пришёл, а жаль. Может быть, я Вовку удержал бы. Вот до чего он додумался.
Он взял половинку кирпича и с крыши гаража зафитилил им в ближайшее открытое окно дома. В той комнате коммунальной квартиры, которая была на моей лестнице, на втором этаже жил одинокий, пожилой (лет сорока) мужчина. Он был лысоват, худ и высок. Кирпич угодил прямо в большой и дорогой приёмник ВЭФ. Он успел подскочить к окну и увидеть Володьку. Ребята все разбежались, а Вовка рванул дворами домой. Однако мой сосед решил не оставлять эту выходку безнаказанной и кинулся за Вовкой вдогонку. Я не знаю, как это ему удалось, но факт остается фактом — он поймал Вовку и отвёл к его матушке. Ей пришлось заплатить за радиоприемник.
Матушка у Вовки была замечательной женщиной. Настоящая питерская интеллигентка, пережившая блокаду. Она была очень доброй и мягкой и очень любила Вовку. Она никогда не кричала на него и никогда не ругала. Он был ее единственной отрадой. Мужа у неё не было, они развелись, когда Вовка был ещё маленьким. То, что у него не было отца, как мне кажется, стало основной трагедией всей его жизни. Его воспитывала матушка, и у него так и не сформировалась в голове модель поведения мужчины в семье.
Обычно он был добрым и дурашливым, а иногда непонятным и упрямым. Но я никогда не видел его злобным, никогда не слышал от него худого слова в чужой адрес, даже когда ему приходилось очень туго.
Володька был хорошим спортсменом. Он хорошо бегал, хорошо играл в футбол, хорошо стоял на коньках и играл в хоккей. Он даже ходил в хоккейную секцию и выступал (по его словам) за молодёжную сборную ЦСКА. Но потом, он почему-то бросил занятия спортом.
Потом вспоминаю Путю на даче у его одноклассника Сашки Маслова в Кирилловском. Отец Сашки был директором зверосовхоза и у него в Кирилловском была квартира в блочном доме. В зимние каникулы мы вчетвером завалились туда на неделю.
Кроме меня, Вовки и Саньки Маслова с нами еще был Серёга Михайлов. Катались на лыжах, пили вино, дурачились. Я запоем читал собрание сочинений Конан Дойля, а трое моих друзей играли в буру на фанты. Что только проигравшие не делали! И стихи читали и в магазин бегали, и должны были за всеми спускать воду в туалете. Вовка, проиграв, должен был в одних трусах простоять на балконе десять минут. На голову позволили повязать косыночку. Я все это снял на камеру, как мы потом ржали, когда это все смотрели! В Володьке пропал великий комик. У него был потрясающий комедийный дар. Ему нужно было идти в театральный. Как он исполнял на даче у Сили «танго в трусах у патефона»! Хорошо, что я это заснял и сейчас это можно увидеть. Это было последнее лето нашего детства.
В 1972 году мы закончили десятый класс, и каждый начал готовиться к поступлению в институт. Иногда, осатанев от зубрежки, мы созванивались и шли гулять по солнечному Ленинграду. Зашли на Черный двор моего дома, подошли к гаражу, на крыше которого мы собирались. Посмотрели, помолчали, но не полезли, так как там уже сидела какая-то детвора. Как-то неловко стало, что здоровые дядьки лазают по крышам гаражей и помоек.
Было время отпусков и людей в городе было мало. То тут, то там мы наталкивались на какие-то декорации с гипсовыми львами. Возле горбатого мостика на канале Грибоедова, рядом с храмом Спаса на крови, была куча земли и гипсовые львы, возле Капеллы — то же самое. К Казанскому собору, зачем-то приделали обрубок бутафорской колонны. От настоящей её можно было отличить только вблизи. На стене Петропавловки мы увидели с Володькой какое-то круглое строение без задней стены, которое было набито огромными матрёшками.
Это уже потом мы узнали, что снимался фильм «Приключения итальянцев в России». Я сфотографировался у львов, снял Володьку в полосатой будке охранника, мимо которой в фильме проходил лев. Когда шли вдоль канала вокруг Петропавловки увидели, как на милицейском катере на подводных крыльях причалил к берегу Андрей Миронов. Он был в белых обтягивающих брюках с цветочком на клёшах. Притом, брюки ему были явно малы и коротки. Мы ещё с Володькой удивились, неужели ему не могли подобрать брюки подходящего размера.
Это было в конце февраля 2011 года. Мы сидели с супругой в подвальчике в кафе на Казанской, когда позвонила Наташа. Она и сообщила, что Володины соседи позвонили в Америку его бывшей жене Ирине и сказали, что он не выходит из своей комнаты и не отзывается. Ира срочно подняла на ноги своих друзей. Дверь взломали. Он уже несколько дней лежал мертвым в своей комнате, в коммуналке. Володю уже кремировали.
Вот так ушел еще один человек, которого я любил и которому так и не смог ничем по-настоящему помочь.
Страшно подумать, я знал его больше пятидесяти лет. Мы родились в соседних домах на улице Рубинштейна. Играли в войнушку и гонялись по одним и тем же дворам и садикам. Учились в одной школе в параллельных классах и с седьмого мы были очень дружны.
Володька Путято был рыжим, даже не рыжим, а скорее ржавого цвета. Я так его и звал несколько лет нашего знакомства — «Ржавый». Он не обижался. Тогда мы вместе ходили в походы и у всех были свои клички. У меня была кликуха — «Родя». Она мне нравилась и поэтому я на неё откликался.
Володька был на удивление добрым и незлобным человеком. Я ни разу не слышал от него в чей-либо адрес ни одного дурного слова. Он был очень талантливым человеком. Окончив филфак университета, он знал четыре языка, писал рассказы, делал переводы, работал какое-то время режиссером в театре.
Я всё снова и снова задаю себе вопрос: «Почему же у нас с ним, пацанов, живших в соседних домах, выросших в семьях коренных ленинградцев, получивших отличное начальное и высшее образование, так по-разному сложились судьбы?»
В школе мы были не ангелы. Учились оба на тройки и четверки. С дисциплиной всегда были проблемы. Володька слыл, чуть ли не самым хулиганистым в своём классе. Поругался на перемене с Наташкой Берковой. Она тюкнула его угольником по голове и до крови пробила кожу. Она до сих пор не может забыть, как он молча стоял перед ней, а струйка крови стекала через все лицо на пол. У Наташки чуть не случился обморок.
Седьмой класс. Я вхожу в школьную столовую. Володька в конце зала трескает свой винегрет со сдобной булочкой и молоком из пакетика виде пирамидки от тёти Фрузы (буфетчицы). Увидев меня, он кладёт на ложку кружок соленого огурца и, оттянув её, как катапульту, стреляет в меня через весь зал. Он умудрился попасть мне прямо в глаз. Притом огурец попал плашмя и шлепок был такой силы, что у меня аж искры из глаз посыпались. Я вытер себе лицо рукавом серой, мышиного цвета формы и направился к этому Робин Гуду. Вовка весь сжался, но не побежал, а настороженно смотрел на меня из-за стола снизу-вверх. Я медленно подошел к нему взял пакетик с молоком и выдавил ему весь на голову, все пятьсот грамм. Сразу же вся его рыжая вечно взлохмаченная башка превратилась в седую с длинными белыми космами. Он даже не дёрнулся и не обиделся. Я развернулся и пошел к буфету тети Фрузы за сдобной булочкой с маком.
Когда же мы с ним подружились? Может быть в зимних походах выходного дня в седьмом классе? Эти походы проводил руководитель школьной секции Космонавтов (в простонародье — Лунатиков) Борис Ильич.
То, что заставлял нас делать Борис Ильич в этих походах, наводило на мысль, что у него были садистские наклонности. В эти походы ходил почти весь параллельный класс «А», в котором и учился Вовка. Из моего класса «Б» был я и трое наших девчонок. Этот Борис Ильич гонял нас поздней осенью по тропинкам вдоль реки Сестры. Уже выпал первый снег, температура была градусов минус пять-восемь. Нужно учесть, что большинство девчонок, которые ходили с нами, были просто «домашними болонками», которые и в лесу не часто бывали. А тут мы бегали по снежным тропинкам, прыгали с 2-х метровой высоты, пробирались на руках по откосу реки, висели над водой, хватаясь за кусты и деревья. Переправлялись через речку по висячему над водой, на высоте трех метров дереву и проделывали множество других акробатических этюдов. Вовка очень ловко и стойко всё это проделывал. Мне это давалось труднее, так как я весил больше, был более неуклюжим, да еще в добавок ко всему шёл в лыжных ботинках на скользкой кожаной подошве. Туристских ботинок тогда у меня ещё не было. И когда мы уже шли по шоссе к станции, скорее не шли, а еле тащились от усталости, я вдруг захромал и почувствовал боль в пятке. Осмотрев ботинок, я обнаружил, что у меня только что отвалился каблук и оставшиеся гвозди впились в пятку. Я выдернул гвозди рукой, а вот каблука найти не мог. Дорога чистая, гладкая, а каблука нигде нет. Посмотрел, посмотрел, плюнул и пошел дальше, хромая. Мы прошли ещё минут двадцать и вдруг Володька закричал:
— Ребята, у меня два каблука! Я подумал, что это я хромаю, а у меня второй каблук прицепился.
Он наступил на мой каблук с торчащими гвоздями и так шёл с ними терпеливо хромая двадцать минут.
В начале восьмого класса ко мне после школы подошла Вовкина мама и спросила, не мог бы я записать Володю в туристическую секцию, в которую я хожу уже второй год. Я немного удивился, почему Володька сам меня об этом не попросил, тем более что мы с ним почти каждый день видимся и в школе, и во дворе. Её ответ меня тогда несколько удивил: Он стесняется тебя попросить.
Так Володя попал в нашу туристическую группу. Были у нас так называемые экскурсионные маршруты по разным городам.
В декабре семидесятого года наша группа поехала в Нарву. Наша группа это двадцать пять-тридцать балбесов от четырнадцати до семнадцати лет, которые были членами турклуба Дома пионеров на Фонтанке. Многие из «пионеров» уже были здоровыми щетинистыми парнями, за плечами у которых был и Кавказ, и Карпаты, и Тянь-Шань.
Наш поезд прибыл в Нарву рано утром в пять часов. Нужно было ждать на вокзале до десяти часов утра, когда придут смотрители школы, в которой мы должны были ночевать, и откроют её. Конечно, мы не могли дождаться утра, так хотелось увидеть крепость. Оставив рюкзаки на вокзале под присмотром нашего вечно бухого шефа, мы рванули по ночному городу в крепость Ивангород. Это сейчас крепость отремонтировали, восстановили подорванные во время войны башни и стены крепости, а тогда половина была в руинах. Мы разбились на две команды. Моя — в четыре человека — пошла в Ивангород, а вторая — ещё пять человек — пошли в Нарвскую крепость. В гробовой тишине при свете луны (фонариков у нас не было) мы вошли в развалины крепости. Ворот не было, и она никем не охранялась. Володька предложил залезть на башню. Это дурное дело оказалось довольно хитрым. Ступени каменной винтовой лестницы были стёрты и разбиты и представляли просто наклонную плоскость, покрытую снегом и льдом. Так на четвереньках почти в полной темноте мы выбрались на верхнюю площадку. Ярко светила луна. Вовка не удержался от соблазна и залез на верхний плоский рубец башни. Я вначале обругал его, потому что зубцы были со слоем снега, а вниз было метров двадцать, но потом и сам залез с ещё одним парнем из нашей компании. Вид ночного города и черной Нарвы-реки нас поразил. Потом Серёга с Володькой, бравируя друг перед другом, стали прыгать с зубца на зубец. Каждый зубец имеет размеры где-то два метра на метр и расстояние между ними один метр. Я тоже попробовал прыгать. Оказалось, что это довольно прикольно делать при свете луны, но тут спохватившись, что это может плохо кончиться, я слез с зубцов и стащил оттуда этих попрыгунчиков. Потом спустившись, вернее скатившись с башни по стёртым ступеням винтовой лестницы вниз, попробовали залезть в подземелье под башней, но у нас не было ни фонарика, ни свечей, а газеты, которую мы жгли как факел, на долго не хватило.
Потом мы вышли из Ивангорода и пошли в Нарвскую крепость. От Нарвской крепости почти ничего не осталось после войны. Там возле единственного сохранившегося равелина, в котором был музей, стояли гаубицы. Володька углядел за задней стеной музея валявшийся в снегу крупнокалиберный авиационный пулемёт с куском рамы и обшивкой крыла. У него тут же родилась гениальная идея привезти этот пулемёт в Ленинград в музей Дома пионеров. Он вообще был очень импульсивным товарищем и иногда до безобразия упрямым. Мне стоило больших усилий и нервов отговорить его от этой затеи. Я предложил ему достать пулемёт из снега и показать, как он будет его тащить. Только после того, как он попробовал его поднять и тащить, он успокоился. Пулемёт был здоровый и неподъемный. Хотя Володька, идущий с пулемётом на плече по городу, наверное, смотрелся бы здорово. Хохоча, мы все это представили, обсудили и пошли на вокзал, потому что солнце уже всходило и хотелось жрать.
Мы ещё не знали, что вторая наша компания, которая пошла в Нарвскую крепость, сейчас сидит в милиции в обезьяннике. Мы пришли на вокзал, где дремала на рюкзаках основная часть нашей группы. Шефа не было. Через некоторое время он появился. За ним понуро плелись пятеро наших оболтусов, которые пошли в Нарвскую крепость. Вот что выяснилось. Пока мы лазали по Ивангороду, они быстро обследовали то, что осталось от Нарвской крепости и направились в Ивангород. Тут-то на мосту, на границе России и Эстонии, их и взяли. К ним подъехал на мотоцикле с коляской милиционер и довольно миролюбиво спросил, не они ли разбили витрину в магазине. На буйные заверения в своей непричастности он сказал: ну что ж, пошли в милицию, там разберёмся. Наши хлопцы вдруг, к его огромному удивлению, упёрлись: нет, не пойдём! Вот если повезёте, то поедем, а так, своими ногами не пойдём.
— Ну что ж, садитесь, коль сможете, — был ответ.
Он не учёл, с кем имеет дело. Вся команда, облепив мотоцикл, под свист и улюлюканье покатила по пустынному спящему городу в милицию. На подъёмах мотоциклу было не вытянуть шесть человек, поэтому двое соскакивали и начинали толкать мотоцикл под общее подбадривание. Когда приехали в милицию, четверых посадили в обезьянник за решетку, а одного отправили за шефом на вокзал. У нашего шефа — Юрия Николаевича Молчанова — толстенького, крепкого, ужасно косоглазого мужичка, сорока лет, была потрясающая способность проводить переговоры и находить общий язык с любыми людьми. Моментально протрезвев, что было крайне редко, он быстро оценил и разрулил ситуацию.
— Скажите, пожалуйста, когда была разбита витрина? — спросил он.
— Ну, часа в четыре, —был ответ.
— Вот наши билеты. Мы приехали в пять часов.
Инцидент был исчерпан.
Потом было ещё два замечательных дня в Нарве. Мы с упоением лазали по крепости Ивангорода, обошли его весь по верхней части крепостной стены. Володька шёл за мной. Я повернулся и заснял его.
Так он и остался у меня на фото в альбоме и в памяти. Человек, раскинувший для равновесия руки, осторожно ступающий по узенькой скользкой верхушке стены на высоте пятнадцати метров. Коленки его в снегу. Видно, что где-то приходилось даже ползти на коленях, но он всё равно идёт вперёд. Нарва.
Вспомнилось, как мы с Путей ходили в зимние лыжные походы по Ленинградской области, по Кольскому полуострову.
Мы неоднократно с Вовкой и со всей нашей туристской бандой попадали в наших поездках в «нештатные ситуации». Это было в 1971 году в зимнем лыжном походе по Ленинградской области.
Наш маршрут начинался в посёлке Оредеж. Ночевали мы в местном интернате. Все воспитанники интерната на новый год разъехались по семьям и в нашем распоряжении было целое двухэтажное деревянное здание. 31 декабря мы пошли прогуляться по посёлку. Шеф наш, единственный взрослый, который был с нами, был уже не с нами — в глубокой отключке. Конечно, мы были «зелёными» и неотёсанными и не очень понимали, что за контингент проживает в посёлке Оредеж. А он находится как раз на 101-ом километре, куда, тогда выселяли из города по решению суда всех алкашей, тунеядцев, дебоширов, бывших зэков. В поселок нужно было идти всей командой, а мы разбились на небольшие группы. Ну и нарвались на пьяную компанию местных ребят. Нас и их было по четыре человека, но со мной был миролюбивый Путя, тощий Толмачев и ещё один семиклассник Пашка. Перед «наездом» один из местных озадачил меня вопросом:
— Среди вас самбистов нет?
— Нет. — удивленно ответил я.
— Ах, нет, ну тогда понеслось!
(Причину этого вопроса я случайно выяснил спустя три месяца, но об этом потом). А тогда двое из нападавших сразу же навалились на меня, как самого высокого. При непродолжительной драке я пропустил удар в глаз слева и немного вырубился. Вовка попытался принять более активное участие, но тут же «получил в репу». Чтобы нам позорно не драпать, пришлось мне перейти к переговорам. Через пять минут мы уже шли с местными ребятами по заснеженной дорожке в сторону интерната мирно болтая. Я на ходу прикладывал снежок к подбитому глазу.
Вторая наша группа, которая делала вылазку в поселок, состоящая из пяти ветеранов нашей команды (им было по 17 - 18 лет) дралась более успешно, чем мы. Настолько успешно, что следующие два дня в посёлке Оредеж мы были просто блокированы в здании интерната местной братвой. Даже в новогоднюю ночь нас поджидали с колами на улице. Небольшая проблема была в том, что все удобства находились на улице. Пришлось найти под это дело ведро и выделить чулан. Наши купили в местном магазине вино — портвейн — в трёхлитровых банках! Встретили Новый год дружно и весело. С собой у нас был плёночный магнитофон. Устроили концерт и танцы.
Утром первого января шеф немного пришёл в себя и решил нам устроить экскурсию на местный стекольный завод. На экскурсию с шефом нас пошло шестеро парней. Остальные пятеро и с ними пятеро девчонок остались в интернате приводить его в порядок.
Пройдя по льду замерзшей речки Оредеж пять километров, мы пришли на стекольный завод. Шеф зашёл на территорию, а мы остались ждать его на проходной. Через час его под руки вывела охрана. Он был в хламину пьян. Как выяснилось, он выскочил через вторую проходную, нашел ларек и «заглотил» целую бутылку Агдама. С таким руководителем, нам в экскурсии отказали.
Расстроенные, мы повели пьяного шефа по дороге в сторону посёлка. Вначале, он еще сам мог переставлять ноги. Потом, нам пришлось просто волочь его по снегу. Учитывая то, что шеф весил более ста килограмм, это было не простым делом. Вначале мы менялись через каждые триста метров, то через пару километров мы стали меняться через каждые сто. Путя стойко тащил этого кабана со мной в паре. Попробовали поймать машину и довезти его хотя бы до посёлка. Тормознули на дороге КАМАЗ. Стали его запихивать в кабину. Вдруг шеф, до этого не подававший признаков жизни очнулся, раскинул руки и ноги и стал упираться, как кошка, которую пытаются засунуть в мусоропровод. Видимо, ему показалось, что его грузят в милицейскую машину. Водитель, увидев его состояние, запротестовал.
— Нет, я такого не повезу. Он мне всю кабину испачкает.
И дал по газам. Все отпрыгнули в сторону. Посередине дороги остался один я шефом на руках. Эта скотина, открыла один глаз и пробурчала
— Как вам мальчики не стыдно?!
Я со злостью резко опустил руки, шмякнув его всей тушей об лёд. Дорога петляла, и мы решили тащить его по короткой дороге — по льду реки. Как раз была наша с Путей очередь волочь шефа, когда мы решили спуститься по склону к реке. Берег был достаточно крутым. Мы с Вовкой не смогли удержаться на ногах и заскользили, увлекаемые тушкой шефа вниз по склону. Проехав с ним десяток метров, мы поняли, что нам не остановиться, поэтому мы просто поудобнее уселись на спине шефа и под дружный гогот и улюлюканье команды выехали на лёд реки на этих импровизированных санках.
Когда мы уже были почти у поселка, нам навстречу вышла пьяная компания местных парней, человек 10-12. Ребята были «конкретные», лет по 20-23. На руках у некоторых намотаны ремни, у одного мелькнула цепь в руке. Они подошли к нам вплотную, надвинулись на нас шеренгой, остановились в полутора метрах, рассматривая нас и висящего на наших руках шефа. Дело пахло керосином, то есть хорошим мордобоем. Старший из компании сделал полшага вперед
— Кто такие? Что делаете на нашей территории?
Возникла гнетущая пауза. И тут, вдруг, всегда помалкивавший в таких ситуациях Путя громогласно выдал:
— Да, вот, тут в лесу Деда Мороза поймали, а он гад не сознается!
Как бы в подтверждение его слов шеф поднял свою красную, совершенно круглую рожу. Шеф и так по жизни имел сильное, врожденное косоглазие. Причем косоглазие было такое сильное, что при разговоре с ним никогда нельзя было понять, видит ли он тебя. А тут, после всего выпитого его глаза просто сошлись у переносицы. Он поднял рожу, попробовал сфокусировать окружающих, но поняв безнадежность данной затеи, громко икнул и снова уронил голову.
Это нужно было видеть! Я никогда не видел, чтобы народ так пробивало на смех. От смеха всю компанию просто сложило пополам. Ржали и мы. После такой разрядки мы мирно разошлись.
На следующий день мы наконец-то двинулись дальше, на лыжах в глубь Ленинградской области. Мы шли от поселка к поселку. Ночевали в местных школах на ледяном полу. Вовка на одном из переходов обморозил себе ухо. Оно на следующий день распухло и стало топорщиться. Вовка в своей лыжной шапочке с помпоном и со своим оттопыренным ухом очень напоминал одного из гномов из мультфильма Уолта Диснея «Белоснежка и семь гномов».
В один из вечеров в очередной школе мы, как всегда, устроили танцы под магнитофон. Немного выпили вина. Я попытался пригласить на танец девчушку, за которой пытался ухаживать. Увидев это, Вовка бросился наперерез и пригласил её раньше меня. Я раздосадованный и злой сел в углу на лавку, а ноги засунул погреться между стеной и печкой — голландкой. После окончания, танца пританцовывая и виляя попой, от удовольствия, ко мне подошел Вовка. Я пригрелся, и моя злость на него уже прошла.
— Вовка! Какая же ты сволочь! — миролюбиво сказал я. Последующую реакцию от него я никак не ожидал. Он неожиданно стал всхлипывать, вытирая нос рукавом:
— Я сволочь? Я сволочь? Да я тебе столько хорошего сделал! — И тут, вдруг размахивая руками, полез ко мне драться.
Как он меня рассмешил! От смеха, и от того, что у меня ноги были за печкой, а свободной была лишь одна рука, я не мог от него отбиться. Перегнувшись пополам и давясь от смеха, я захватил его рыжую шевелюру свободной рукой и стал постукивать его лбом о деревянную перегородку, надеясь, что он успокоится. Вовка, как ветряная мельница, молотил по воздуху и по мне. После того, как мне удалось высвободить ноги, я сгреб его в охапку и быстро его успокоил. Мы тут же помирились, и я уговорил его залезть в спальник. Заснул он моментально.
С похода мы вернулись здоровыми, окрепшими. Я с фингалом под глазом, а Вовка с оттопыренным обмороженным ухом.
Неожиданно для нас, через месяц после этого похода мы узнали о событиях, которые произошли ровно за год до нашего похода, именно в этом интернате. И тут-то мы вдруг поняли смысл слов одного из местных парней про самбистов. А вот каким образом это выяснилось.
У меня во дворе был мой закадычный друг детства — Сашка Ходачек. Мы вместе с ним пришли записываться в тур-секцию дома пионеров. Но ему, что-то не понравилось в секции. То ли наш косоглазый шеф, то ли вся разбитная компания. Сашка пошел и записался в туристическую секцию при дворце пионеров, где руководителем был Агапов. Вот, что рассказал мне Саша: за год до нас их группа так же, как и наша приехала в поселок Оредеж. Остановились в том же интернате. Так же, как и мы, они пошли впятером прогуляться по поселку. На них тут же «наехала» банда местной шпаны из девяти человек. Но, в отличии от нашей команды, в Сашкиной команде несколько человек занимались самбо. Местным они «накидали по полной схеме» и пошли в интернат.
Видимо одному из местных досталось больше других. Очень сильно обидевшись, он сбегал домой, взял винтовку и побежал к интернату. Прибежав, он увидел, как один из туристов-обидчиков вылезает из окна второго этажа. Он вскинул винтовку и с первого выстрела «снял» туриста. Наповал! Когда тело рухнуло на землю, выяснилось, что это один из их компании местных ребят. Они в его отсутствие попробовали совершить штурм интерната.
Понаехало милиции. Со всех взяли показания. На следующее утро тур группу вывезли под охраной двух милиционеров, дальше по маршруту. Стрелявший получил два года тюрьмы. Нам сразу же стало понятно озлобленное отношение местных к нам и вопрос о наличии среди нас самбистов.
Запомнился наш зимний поход в Кандалакшу. Мы были в девятом классе. Наша команда, человек в пятнадцать остановилась, как всегда, в местной школе. Спали в спальниках на ледяном деревянном полу, топили всю ночь круглую печку голландку. Шеф, как всегда, ушел в глубокий запой, и мы были предоставлены сами себе. Мы стали делать радиалки по соседним сопкам.
Углядев, что у соседней сопки дорога идет почти через вершину, мы решили дойти до вершины без лыж. Взяли с собой только лыжные палки. Дошли по дороге до верхней точки перевала. До вершины казалось, что рукой подать. Нужно было пройти всего километр по лесу, а дальше по голой вершине сопки с твердым настом. И тут выяснилось, что передвигаться по снегу в лесу не так просто. Снега оказалось выше пояса. Попробуйте стоя в снегу по пояс забросить вперед ногу и сделать шаг. А два, а десять, а километр. Пройдя расстояние в сто метров, мы испробовали все способы передвижения по глубокому снегу. Мы пробовали перекатываться, ползти по-пластунски, но самым эффективным оказалось просто ползти на коленях, опираясь перед собой на сложенные вместе лыжные палки. Когда до наста оставалось метров пятьдесят, мы попали в овраг с наметённым туда пушистым снегом. Тут невозможно было даже ползти на коленях, так как мы проваливались уже с головой. Барахтаясь в легком невесомом снегу, нам пришлось просто плыть в нём кролем. Нужно ли говорить, что, когда мы встали на твердый наст, нас просто качало от усталости. Володька стойко полз вместе со всеми. Поочерёдно, через тридцать метров мы сменяли друг друга. Когда по насту, шатаясь на сильном ветру, мы добрались до вершины — нам открылся прекрасный вид на Кандалакшу.
Обратно спускаться оказалось сложнее, чем подниматься. Ноги совсем не держали. Склон был гладкий с небольшими застругами. Попробовали катиться на попе — не получилось, склон был недостаточно крутым. Мы с Вовкой легли на бок и попробовали катиться вниз. Скатившись таким образом метров двадцать, мы остановились. Поскольку наши тела оказались неправильной цилиндрической формы, а чем-то ближе по форме к конусу — мы скатывались по кривой, а кривая вела в сторону ущелья. От этой дурацкой идеи пришлось отказаться. На базу в школу пришли все обледеневшие, еле волоча ноги, но очень довольные.
Потом лазали на сопку Железную, высотой кажется, метров восемьсот. Спуск вниз по восьмикилометровой прямой, как стрела просеке ЛЭП дался нам не просто. Лыжня на просеке была отлично накатана и скорость, которую мы там развивали, была для нас запредельной. Когда в нижней части просеки лыжня стала делать зигзаги между кустами, я «не справился с управлением» — меня занесло на очередном повороте, и я улетел головой далеко в кусты. Вовка с ребятами долго меня оттуда доставали. Руки, ноги оказались целы, но лыжу всё-таки сломал. Вовка сломал свои лыжи чуть позже, минут через двадцать. Это была на редкость тёплая и ранняя весна, снег давно сошёл, в Ленинграде было плюс двенадцать.
Было воскресенье 9 Мая, по Невскому проспекту гулял народ, одетый в лёгкие пиджачки и курточки, девушки уже были в легких, цветных платьях, когда из Московского вокзала вывалила банда подростков с рюкзаками, в ватниках, треухах с лыжами в руках. Вернее, с тем, что от этих лыж осталось. Мы гордо прошествовали по праздничному городу с лыжами, немало повеселив своим видом народ.
Вовка иногда был вспыльчив, импульсивен и часто непредсказуем. Вспоминаю, как однажды, всей компанией шли по улице Рубинштейна в сторону Невского проспекта. Мы дружно обсуждали какой-то фильм. Вдруг Вовка развернулся и без объяснения пошел в обратную сторону. Болтали мы на отвлеченные темы и обидеть его ничем не могли. Все наши уговоры и увещевания не возымели на него никакого эффекта. Он молча, насупившись, ушел. Мы махнули на него рукой и пошли гулять дальше, но этот случай мне заполнился навсегда. Я понял, что от Вовки можно ожидать любого неожиданного поступка.
В лабиринте старых Питерских доходных домов, где мы бегали всё детство, у нашей компании было место, где мы собирались, болтали, что-то придумывали, планировали — это была наклонная крыша гаража, который одной стороной прилегал к глухой стене, а другой к помойке. В тот вечер я был занят и на сходку не пришёл, а жаль. Может быть, я Вовку удержал бы. Вот до чего он додумался.
Он взял половинку кирпича и с крыши гаража зафитилил им в ближайшее открытое окно дома. В той комнате коммунальной квартиры, которая была на моей лестнице, на втором этаже жил одинокий, пожилой (лет сорока) мужчина. Он был лысоват, худ и высок. Кирпич угодил прямо в большой и дорогой приёмник ВЭФ. Он успел подскочить к окну и увидеть Володьку. Ребята все разбежались, а Вовка рванул дворами домой. Однако мой сосед решил не оставлять эту выходку безнаказанной и кинулся за Вовкой вдогонку. Я не знаю, как это ему удалось, но факт остается фактом — он поймал Вовку и отвёл к его матушке. Ей пришлось заплатить за радиоприемник.
Матушка у Вовки была замечательной женщиной. Настоящая питерская интеллигентка, пережившая блокаду. Она была очень доброй и мягкой и очень любила Вовку. Она никогда не кричала на него и никогда не ругала. Он был ее единственной отрадой. Мужа у неё не было, они развелись, когда Вовка был ещё маленьким. То, что у него не было отца, как мне кажется, стало основной трагедией всей его жизни. Его воспитывала матушка, и у него так и не сформировалась в голове модель поведения мужчины в семье.
Обычно он был добрым и дурашливым, а иногда непонятным и упрямым. Но я никогда не видел его злобным, никогда не слышал от него худого слова в чужой адрес, даже когда ему приходилось очень туго.
Володька был хорошим спортсменом. Он хорошо бегал, хорошо играл в футбол, хорошо стоял на коньках и играл в хоккей. Он даже ходил в хоккейную секцию и выступал (по его словам) за молодёжную сборную ЦСКА. Но потом, он почему-то бросил занятия спортом.
Потом вспоминаю Путю на даче у его одноклассника Сашки Маслова в Кирилловском. Отец Сашки был директором зверосовхоза и у него в Кирилловском была квартира в блочном доме. В зимние каникулы мы вчетвером завалились туда на неделю.
Кроме меня, Вовки и Саньки Маслова с нами еще был Серёга Михайлов. Катались на лыжах, пили вино, дурачились. Я запоем читал собрание сочинений Конан Дойля, а трое моих друзей играли в буру на фанты. Что только проигравшие не делали! И стихи читали и в магазин бегали, и должны были за всеми спускать воду в туалете. Вовка, проиграв, должен был в одних трусах простоять на балконе десять минут. На голову позволили повязать косыночку. Я все это снял на камеру, как мы потом ржали, когда это все смотрели! В Володьке пропал великий комик. У него был потрясающий комедийный дар. Ему нужно было идти в театральный. Как он исполнял на даче у Сили «танго в трусах у патефона»! Хорошо, что я это заснял и сейчас это можно увидеть. Это было последнее лето нашего детства.
В 1972 году мы закончили десятый класс, и каждый начал готовиться к поступлению в институт. Иногда, осатанев от зубрежки, мы созванивались и шли гулять по солнечному Ленинграду. Зашли на Черный двор моего дома, подошли к гаражу, на крыше которого мы собирались. Посмотрели, помолчали, но не полезли, так как там уже сидела какая-то детвора. Как-то неловко стало, что здоровые дядьки лазают по крышам гаражей и помоек.
Было время отпусков и людей в городе было мало. То тут, то там мы наталкивались на какие-то декорации с гипсовыми львами. Возле горбатого мостика на канале Грибоедова, рядом с храмом Спаса на крови, была куча земли и гипсовые львы, возле Капеллы — то же самое. К Казанскому собору, зачем-то приделали обрубок бутафорской колонны. От настоящей её можно было отличить только вблизи. На стене Петропавловки мы увидели с Володькой какое-то круглое строение без задней стены, которое было набито огромными матрёшками.
Это уже потом мы узнали, что снимался фильм «Приключения итальянцев в России». Я сфотографировался у львов, снял Володьку в полосатой будке охранника, мимо которой в фильме проходил лев. Когда шли вдоль канала вокруг Петропавловки увидели, как на милицейском катере на подводных крыльях причалил к берегу Андрей Миронов. Он был в белых обтягивающих брюках с цветочком на клёшах. Притом, брюки ему были явно малы и коротки. Мы ещё с Володькой удивились, неужели ему не могли подобрать брюки подходящего размера.